| |
Глава 1
 ипелов стоял в гордом одиночестве за дверью своей квартиры и курил. Не то чтоб ему что-то или кто-то не позволял дымить в комнатах – жена с детьми как раз уехала к маме – просто он был хорошо воспитан и знал, что так делать нехорошо. Неожиданно внизу хлопнула входная дверь и по лестнице кто-то начал подниматься, судя по звукам, перепрыгивая через шесть ступенек. Этим «кто-то» оказался Константин Кинчев. Кипелов, однако, ничуть не обрадовался, потому что ему было очень грустно. Он скорее удивился. Кинчев остановился прямо напротив Кипелыча и сделал радостное лицо под названием «Тебя то мне и надо!»
- Приветик! – Сказал ему Кипелыч, стряхивая пепел на соседский коврик. Не то чтоб он был страшно рад видеть Костю, но был достаточно хорошо воспитан, чтобы знать, что нехорошо молчать, когда перед тобой стоит человек. Кипелов вздохнул.
Кинчев исподлобья глянул на певца.
– Что вы хотели этим сказать? То, что рады меня видеть, независимо от того рад ли я видеть вас, или проверяли, достаточно ли у меня хамства, чтобы я послал вас на? Или же вы хотели сказать, что я с приветом?!
Кипелов с сомнением осмотрел странный наряд Кинчева и его экстравагантную прическу, но промолчал.
Хотите знать, что делает Кинчев в кипеловском доме? А я почем знаю?! Хотя нет, погодите-ка! По сценарию он пришел зазывать золотой голос в рискованное и опасное приключение за золотом смауга... Sorry, error of mind. I’ll be back... то бишь за гитарой Холста. Зачем Кинчеву гитара Холста? Да все очень просто – ну, поспорил он сдуру с Бутусовым, что достанет любимый Fender Stratocaster, авось у Холста их много он и не заметит (ХА!). Вопрос намбер ту – почему он пошел именно к кипелычу? Ну… так, а к кому ж ещё?! Кипелыча же никто никогда не заподозрит! Тем более что хитрый Кинчев подстраховался,… но об этом потом – всему свое время! А пока Костя всеми правдами и неправдами пытался втолковать хмурому Кипелычу что у него к нему важное дело. Кипелыч не захотел знать какое, он был расстроен и подавлен отсутствием любимого апельсинового сока в холодильнике и ближайших магазинах (спрашивается, кто его весь и выпил?! Я что ли?). Поэтому он не слишком вникал в сбивчивые речи алисовца и рассеянно попросил того прийти завтра, когда он (Кипелов, то есть) оправится от горькой утраты.
Кинчев сделал замысловатый жест в сторону Валериного лица, что означало «ловлю тебя на слове». Грустный вокалист поспешил скрыться за дверью своего логова, а Кинчев, нехорошо хихикая, извлек из заднего кармана своих брюк черный маркер и быстро написал что-то на Кипеловской двери.
Авторская ремарка*
Знаете ли вы, что, если у вас есть черный маркер, вы им можете расписать абсолютно все, кроме этого маркера? Но вот зато если у вас есть два маркера… Это я так, к слову…
Конец авторской ремарки*
Это что-то Кипелов после долго оттирал всеми хвалеными кометами и силитами, под руководством рассерженной Галины.
Ретроспектива:
Дверь на экране забирается черной полоской. Кипелов пытается оттереть ее, потом плюет и уходит.
На экране появляется большая белая надпись:
Из соображений цензуры мы не покажем вам эту надпись.
Глава 2
Нежданные гости
Вас когда-нибудь вытаскивали из ванной? Я не в прямом смысле, а вот если за окнами такой серенький холодный зимний вечерок, и вы погружаете свою озябшую тушку в теплую ванну. Какое блаженство... И тут раздается мерзенький такой звоночек в дверь или по телефону! Обычно после такого так хочется возлюбить неспокойного ближнего своего… Голыми руками… Да за нежную шею… Горрлум…
И вот вы, как морская царица (или скорее кикимора), покидаете пенное пристанище, нахлопываете на себя халат и шлепаете к двери, через холодный неустроенный мир, оставляя за собой… нет, не распустившиеся лотосы, а лужицы воды. И лицо у вас при этом ох, какое недоброе…
Вот так и произошло с несчастным Валерием Алексанычем, который мечтал спокойно себе погреться и едва не утонул, когда резкие звуки дверного звонка вытряхнули его из сонно-мечтательного ступора. Опасно, знаете ли, спать в ванной! Уж мне ли не знать…
Ну, конечно, вежливый вокалист ничего не сказал (зато что подумал! У ангелов на небе поседели крылья, а у чертей в аду почернели хвосты. От зависти.) и пошел себе открывать. А что еще ему оставалось? Ко всему на полпути он вспомнил о своем опрометчивом приглашении на чаек. Взялся за бревно, не говори что с радикулитом!
Поняв, что за отведенные ему приличиями десять секунд чаек никак не успеет поспеть, золотой голос быстро напялил на себя хоть чего-то и нацепил на лицо радостную улыбку, которая должна была показать гостю, что Кипелов страшно рад ему и конечно помнит о нем, просто очередное падение акций седьмого колхоза Потеевки «Лампочка Ильича» настолько расстроило его, что… А, ладно, ну нет чая, нет!
Не поглядев в глазок (ах, как это опасно открывать двери, не глядя в глазок!.. Уж мне ли не знать…), Кипелов распахнул дверь. На пороге стоял Беркут. Как только дверь приоткрылась достаточно, чтобы он мог пройти в нее (сантиметров так на 120...) он в нее прошел (эк я завернула… ТалантЪ…), хотя Кипелов его совсем не приглашал войти, более того, если б ему кто сказал, что, мол, вот тебе Валерий Саныч пять тыщ баксов, делай с ими че хошь, только пусти Беркута в квартиру, он бы не согласился. Рок не купишь!
Но раз уж Беркут зашел, выгонять его было неудобно, (знаете, как неудобно выгонять за дверь человека, который матерится, цепляется за все, что ни попадя руками, и пинает вас ногами?!)
- Может чайку? – машинально спросил Кипелов после трех безуспешных попыток.
- Ага! Пожрать бы не худо! – радостно согласился Бер, почесывая пузико. Кипелов удивился, с каких пор чай едят, но промолчал. Беркут меж тем прошлепал в кухню, не снимая грязных казаков. След за птицей тянулся нехилый и черный. Кипелов вздохнул и отправился следом. Но не успел он сделать и трех шагов как в дверь снова позвонили.
Подумав, что это наконец-то Кинчев, а вместе они сила и легко выпихнут наглую птицу с кухни, Кипелов открыл дверь. Это был не Кинчев. Это был Дубинин. Он тоже успел просочиться в дверь, пока Кипелов удивлялся. Выталкивать его Валерик не стал, потому что теперь его было один на двоих, а, следовательно, те двое могли легко попросить его самого. Дуб огляделся, заметил след Беркута и с радостным: «А, наши уже здесь!»
побежал по следу. Из кухни доносилось чье то жадное чавканье, похрюкивание и возня. Покорившись судьбе, Кип поплелся за ними.
Я не буду утомлять вас, описывая всех визитеров. Скажу только, что вслед Дубинину пришли Попов и Удалов, а с ними ящик пива. Потом явились Голованов, Харьков и Терентьев. Затем Манякин и Смольский. После Булгаков и батон колбасы (вообще-то он пришел с Терентьевым, но задержался, когда подумал, что идти в чужую квартиру без подарка как-то неудобно и отстал от Тери в каком-то магазине). За ними приплыл Маврик со Стыровым под мышкой и еще одним заветным ящиком в зубах. Его появлению бурно обрадовались все, кроме, конечно, Кипелова, который уже ничему не удивлялся, а тихо хандрил в углу у батареи. Наконец раздался новый звонок. Обессиленный зрелищем надруганий над своим холодильником Валера подполз к двери. Горький опыт наконец-то добился своего – Кипелыч посмотрел в глазок, чтобы не допустить проникновения вслед за Головановым группы Легион, или еще чего похлеще. Но это был не похлеще, а Константин Кинчев, собственной персоной. Обреченно застонав, золотой голос позволил довольному собой и миром Косте войти. Он здраво рассудил, что Кинчевым больше, Кинчевым меньше – хуже уже не будет. О, как он ошибался!
Отследив торный путь, оставленный многими великими стопами на полу стенах и потолке Кинчев удовлетворенно хмыкнул.
Из кухни тем временем донеслась песня, которую пели одиннадцать замечательно хриплых с горю и алкоголю голосов. Звучала она на манер отшельника и имела крайне разрушительный текст, который убийственно повлиял на Валерия Саныча. В ней говорилось что-то о том, «как приятно бить посуду и бросать еду повсюду».
Подкрепив слова звоном бьющихся бутылок, музыканты, наконец, угомонились. Кинчев тихонько вышел из-за холодильника и обратился к аудитории:
- Братья мои! – аудитория никак не отреагировала на столь официальное заявление. Беркут искал еду в шкафчиках и полках, Дуб пошел исследовать балкон, Маврин объяснял Харьку преимущество газовой плиты над электрической в картинках. Прочие тоже страдали подобной фигней. И всем было по на слова Кинчева!
- Э.. Народ! – взял на пол-октавы выше Костик. А в ответ ни хрена… в смысле тишина. То есть, какая там тишина?! Чавканье и сопение, топот и грызение и т.д. и т.п.
- **** вашу, да через *** да под ***, *** и **!!! – не выдержал Кинчев. – Вы слушать будете или нет, ****ные?!
****ные оторвались от своих занятий и мутными глазами уставились на нарушителя спокойствия.
- Вы хоть помните, зачем вы здесь?! – надрывался Кинчев.
- Мне, кстати, тоже интересно, - сказал малость оправившийся Кип.
- Новый год, да? – обреченно начал гадать кто-то из общей кучи.
- Пасха, блин!!! – сорвался Костя.
- Ой, ребята, нехорошо как-то… - протянул Дуб, - такой праздник, а мы… Эх!
- АГРРРРРРРР… - начал Кинчев, сминая с ручки банку от пива. Стеклянную.
- А-а! – осенило Булгакова. – Ты, вроде, нам хотел что-то сказать?
Все глаза обратились к Косте. Тот, потирая руки, начал издалека и с патетикой:
- Товарищи и братья мои… Все мы знаем Владимира Петровича Холстинина, как деспота и тирана. Доколе же будем терпеть мы его произвол?!
- А мне все равно… - протянул Харек, которому не довелось работать с Холстом. К нему присоединились, было, Голованов со Стыровым, но на них зашикало согласное с Кинчевым большинство.
- Так сбросим же с себя рабские оковы, товарищи! Вперед, к комуниз... э-э, к Холсту домой! Долой тирана!
Лозунг подхватили все, кто был в состоянии орать. Так как в состоянии были все, квартира огласилась нестройными и громкими воплями:
- Долой Холста!
- Даешь перекур каждые полчаса!!!
- Нет снобизму и философии!!!
- Да, пошли, свергнем его! – предложил кто-то самый умный. Его поддержали. Кинчев довольно улыбался.
- И все идет по плану… – рассеянно подпел он. – А ты, - обратился он к Кипелычу, – самый трезвый, вот и веди их!
Через пятнадцать минут вырисовалась картина акриловыми красками – по улице гордо шла колонна шатающихся волосатых мужиков, которые размахивали красными тряпками (бедные Валеркины занавески!) и горланили нецензурные песни. Впереди вышагивали Кипелов с Кинчевым. Алисовец вводил в курс дела меланхоличного Валерку. После того, как Кип уяснил, что он должен взять и у кого, вся меланхолия скоренько покинула его, а глаза золотого голоса немедленно приняли размеры хорошего яблока.
- Костя, да ты #$&$*! – от неожиданности Кипелов перешел на великий и могучий.
- Да ты, Валер не парься – я тебя отмажу! – беспечно отмахнулся Костя.
Перед внутренним взором Кипелова проявилась четкая миниатюра, как рыдающий Костик «отмазывает» от стены остатки того, кто когда-то был вокалистом Арии. В глазах у него потемнело, а в животе похолодело от такой перспективы.
- Я не буду!!! – взвизгнул Кип, делая попытку убежать в ближнюю подворотню.
- Я те не буду… - сильной рукой Кинчев ухватил Валерыча за шкирку и водворил на место.
- Они пусть Холста отвлекают, а ты – цап Фендер и КО МНЕ!
- Он же заметит! – рвался из железных пальцев Кинчева Кипелов.
- А ты его под рубашку засунь! – осенило Костю.
- Холста?! – от горя и страха рассудок вокалиста начал немного покидать владельца.
- Дуба! – разозлился Кинчев.
- Зачем?!?!
- Для разнообразия!!!
Образы различных пыток и казней, достойных золотых страниц инквизиции, проносились в Кипеловской голове, когда его в свою очередь Кинчев вносил в дверь Холстовского дома.
- Все понял? – строго спросил Кинчев. Бедный Кип кивнул головой.
После продолжительных и замысловатых трелей Беркуту удалось отломить звонок. Теперь проклятый агрегат начал звонить совершенно самостоятельно и беспрестанно. Холст не преминул заявиться на двадцать шестой минуте, углядев перед собой столь многообещающее общество, он вежливенько так поинтересовался, зачем все они пришли к нему, и чего им от него надо.
В ответ раздались вышеназванные и ранее неупомянутые реплики, подкрепляемые некоторыми словами и выражениями.
- Значит так? - тихо сказал Холст. – Что ж… - он сложил руки на груди и невидящим взором трагического героя уставился куда-то вдаль. Все как-то растерялись. Наконец кто-то умный (да кто ж у нас там такой умный?!) предложил связать вместе все ремни и шнурки, а ими в свою очередь связать Холста, а затем вершить народный суд. Кипелов, обалдев, смотрел на все это, пока его не пихнул в спину Кинчев.
- Иди, Валерка! За власть советов… э-э, в смысле, за металл!
Под шумок Кипелыч незаметно проник в Холстовскую квартиру. С кухни доносились голоса и крики – там шел суд над Владимиром. Трясясь как мышь, Кип прокрался в комнату. Там на диване и стенах висели Холстовские гитары. И было их много. Так как Кипелову некогда было стоять и разбираться, какая из них Фендер, а какая нет, он цапнул ближайшую и осторожно пошел обратно к двери, стараясь чтобы не скрипнула ни одна половица. Впрочем, за таким шумом никто не услышал бы, даже если бы он сплясал на нем чечетку.
А тем временем на кухне судили Холста. Руки врага народа были скручены шнурками за спиной, сам Петрович упрямо молчал и являл собой живую Зою Космодемьянскую. Как говориться, мысль далеко, взгляд как стекло… кхе-кхе…
Судьей был Беркут, прокурором Дуб, а палачом Теря. (ну, понятно, кому ж еще палачом-то?) Манякина гордо возвели в свидетели и потерпевшие. Остальные попивали пиво и галдели. Беркут достал из под стола молоток для отбивки мяса и с умным видом постучал им по столу.
- Прошу внимания! – все замолкли. – Мы собрались здесь, чтобы скрепить славный союз… - заметив вытянувшиеся по лошадиному лица товарищей, Беркут понял, что сказал что-то не то. Чтобы загладить оплошность он начал выкручиваться:
- Союз.. э-э славен союз наш, братья мои! Наконец свершилось! Мы пришли к делу великой революции и собственноручно, так сказать, свергли этого… - Беркут задумался.
Дуб не выдержал и продолжил.
- Что тут долго говорить, надо его приговорить!
- Ты сочиняешь стихи!!! – восхитился Теря.
Дуб закашлялся и сник.
- В общем, приговор таков – мы сейчас берем все его Фендеры и у него на глазах…
Угроза здоровью любимых гитар настолько потрясла Холста, что он побледнел, порвал оковы и заорал тоном Саурона, которому снесло исильдуровским мечом все пальцы заодно с кольцом:
-Не-е-ет! – Кипелов, который уже почти подобрался к выходу, от неожиданности выронил свою ношу себе на ноги.
- Б***! – потряс Холстовский дом еще один ужасающий в своей громкости вопль.
- Шпионы! Предатели! Нас окружают! – крикнул кто-то.
Все ломанулись смотреть на шпиона, который в этот момент скакал на одной ноге по коридору и орал что-то неразборчивое.
- Вот он, предатель! – завопил Беркут. – И лопочет не по нашенскому! Вяжи его!
Остальные, все еще находящиеся под действием некоей жидкости, согласились с ним. О Холсте все позабыли.
- Ага! – сказал тем временем Беркут, разглядывая Фендер, валяющийся возле галопирующего Валерки, - то-то он не пил с нами и на собрании его не было! А он, оказывается, спасал кулаческое имущество! Бей его!!!
Надпись через весь экран*
Из идеологических соображений сцена драки будет вырезана и заменена изображениями природы нижнего Новгорода и ближнего Приднестровья…
Вместо Холстининской квартиры возникает зеленый лужок, залитый солнцем. На лугу пасутся коровы. Девушка диктор улыбаясь во все свои 511 зубов, мило щебечет:
- Итак, перед нами замечательный сельский вид. Сколько красок вложило лето в…
В этот момент, откуда-то доносится страшные крики и звуки ударов.
- Серега, гад, ты ж по мне попал!
- Не вопрос, Леха, щас и по нему попаду!
Выпучивая глаза, девушка пытается перекрыть следующие далее слова и фразы милым щебетанием о птичках. Но у нее это не получается, ей мешают эти самые птички – голос, в котором сложно не признать Артура Беркута, умоляет кого-то допустить его до этого *****, и дать напинать ему самолично.
Девушка стремительно уходит. Коровы пасутся. За кадром раздается сакраментальная фраза:
- Ребята, так это ж Андрей!
- Ну и чего? – озадаченно спрашивает кто-то.
- Дык ведь.. Били-то Кипелова… - выдает мудрец.
- Ы-ы… Убег зараза!
Сельские пейзажи убираются, на экране снова вся честная братия, включая Холста на кухне и остывающий трупик Голованова. Братия размышляет о превратностях судьбы. Потом все падают и засыпают.
Тем временем Кипелов, которому порядком досталось, прежде чем он сумел вывернуться из, так сказать, гущи событий, со всех ног летел по лестнице прочь, все еще не веря, что удалось так легко отделаться. Ну и правильно, что не верил. На лавочке у дома его ждал Кинчев. Мило улыбаясь, он преградил обессиленному вокалисту путь.
- Ну что, принес?
- Костя, какое принес? Меня самого чуть не вынесли! – захныкал Кип.
- Ну, не-ет, - садистическим тоном протянул Кинчев, - давай-ка назад!
- НЕЕЕ! – испугался побитый и замученный Кипелов, - Сам иди, если тебе так надо!
- Эт-то что за тон?! – возмутился Кинчев.
- А с какой стати я должен был вообще туда идти? – дошло, наконец, до Кипа, - Что я с этого получу?
- Ты лучше подумай, чем и куда ты получишь, если не пойдешь туда и не принесешь мне, наконец, Фендер!
- Плевать!
При этих словах и вышеозвученной перспективе у него открылось второе дыхание, и бедняга на третьей космической сбежал от малость офигевшего Кости. Удивленно пожав плечами, тот кинулся следом.
Эпилог:
Очнулись все, почему-то, почти одновременно. Холст заранее потрудился уложить непутевых революционеров ровным штабельком и направился пить чай. Естественно, очухавшиеся металлисты чая вовсе не желали. Рассеянно соображая, что они отмечали и почему их так много они разбрелись по домам. Холст тактично умолчал о причине их несанкционированного появления на территории его квартиры. Кипелов благополучно сбежавший от Кинчева долго еще нервно дергался, заслышав дверной звонок.
А Константин Кинчев проспорил Бутусову три подзатыльника и жестяной свисток. Вот ведь как бывает. И поделом!
LordUnicorn
| |
